«Игровое ядро» общения: спектакль и соревнование

«Игровое ядро» общения: спектакль и соревнование

Диалогический подход раскрывает многие тайны общения. К одной из важных тайн относится проблема «игрового ядра» внутренней сущности общения [26; 27]. В модели общения А.У. Хараша категория общения раскрывается через ряд основных положений. Во-первых, он отмечал связь общения и деятельности: ее проявление в модусах «сообщничество» и «партнерство». Общение не получает внутренней основы, если это не общение по поводу деятельности [5; 10; 16]. Однако общение не сводится к обслуживанию предметных задач, поставленных перед человеком. Интеракция выступает как производство и воспроизводство отношений между людьми, а деятельностные, предметные задачи существуют в мире людей для того, чтобы сконцентрировать на себе намерения и запустить процессы общения. Производство и воспроизводство отношений, распределение и утверждение интерперсональных позиций и статусов опосредовано обращением к предметным задачам, цели деятельности: так А.У. Хараш усматривал сущность и содержание процессов интеракции в том, что они выступают как часть общения [15; 16]. Общение, взятое и как интерактивный поведенческий акт, и как аспект общественного бытия человека (со-бытия людей), только тогда становится целостной системой, когда его интерактивные и перцептивно-информационные компоненты включены в определенную мотивационную составляющую. Интеракция выступает как игра. Аналогом такого понимания интеракции является идея «делового ядра» А.В. Петровского в стратометрической концепции коллектива [11]. Говоря об уровнях развития и строения коллектива, он полагал в структурном центре группы данное «ядро», которое менее других изучено и осмыслено социально-психологической теорией, и которое задает функционирование и развитие остальных слоев. Такое «ядро» возникает даже в мимолетной, дистанционной или виртуальной встрече двух и более людей, в том числе - в виде гипотез о правилах взаимодействия и возможном развитии отношений в связи с предстоящими предметными задачами. Люди, вступающие в общение, с самого начала предвосхищают некую «интригу», игру, готовятся к ней: и как игроки, предполагающие наличие соревнования, и как драматурги и актеры, включенные в сценическое действо, спектакль. Поэтому данное «ядро» можно также назвать «игровым»: игра - это и «есть то дело, ради которого мы приходим в этот мир и объединяемся в общности и сообщества», – полагал А.У. Хараш вслед за Й. Хейзингой, Э. Берном и другими теоретиками общения [3; 17]. Предметная деятельность, по мнению А.У. Хараша,реализуется в общении в виде взаимодействий (интеракций), построенных по игровым схемам: спектакля и игры, имеющих свой сценарий и свою историю. Игра – это состязание или соревнование, включающее противостояние сил и стратегий; но и шоу, лицедейство, включающее согласованность ролей и линий сюжета. Й. Хейзинга полагает эти два понимания игры не более как ее «двумя существенными аспектами». «Игра, – пишет он, – есть борьба за что-нибудь или представление чего-нибудь. Обе эти функции без труда объединяются таким образом, что игра «представляет» борьбу за что-то, либо является состязанием в том, кто лучше других что-то представит» [15, с. 24]. Таким образом, состязание и спектакль имеют много общего: спектакль состязателен, а состязание зрелищно. И то, и другое происходит по правилам, сценариям, отступление от которых чревато разрушением совместного действа. Чтобы быть в игре, даже разрушая ее, индивид должен делать вид, лицедействовать, что играет по правилам, поэтому, как подчеркивает Й. Хейзинга, «мошенникам и лицемерам всегда доставалось меньше, нежели тем, кто нарушал игру: вероотступникам, еретикам, неофитам, узникам совести» [17, с. 22–23]. Делающий вид, что он играет, не посягая на правила, даже если играет по своим правилам, – относительно безобиден, а не принимающий правил игры оказывается «штрейкбрехером игры», разрушителем «волшебного мира». При этом и то, и другое – «представление», предназначенное для наблюдателя. И состязание, и спектакль собирают наблюдателей, побуждая участников к самоподаче. Индивиды, участвующие в соревновании или сценическом действе, особенно «высокого качества» практически в равной мере вынуждены заботиться о впечатлении, которое они произведут на наблюдателя (соглядатая, эксперта, критика), реального или воображаемого (потенциального), пассивного созерцателя или активного соучастника или организатора игры (тренера, режиссера). И то, и другое требует усилий – самоотдачи, необходимой чтобы одержать победу (в состязании) или исполнить роль (в сценическом действе). Этот момент А.У. Хараш полагал ключевым: интеракция – объединение индивидуальных усилий, кульминация, завершение интеграции как объединения индивидов. Ход и качество интеракции зависят, таким образом, от того, в какой мере ситуация объединения способствует выявлению и стимулирует приложение индивидуальных усилий. Однако сам человек выступает и как «игрок», и как «актер»: условие максимальной самоотдачи – полноценного, деятельного усилия – предполагает выбор между двумя ипостасями играющего, успешное и полноценное самовыражение (самоотдачу) или неуспех, предопределенный преобладанием самоподачи. В рамках этого выбора особое значение имеет социальная фасилитация. Условия, в которых люди выполняют одно и то же задание, находясь рядом, но, не взаимодействуя, Ф. Олпорт назвал «коакцией» [15]. В условиях «коакции» происходит интенсификация индивидуального действования: коактирующие вступают в состязание друг с другом и действуют наперегонки, причем более интенсивно в присутствии одного только внешнего наблюдателя. Однако их действия при этом упрощаются и стандартизируются, допускается больше ошибок, типична ориентация на «групповой стандарт». Коакция интенсифицирует стороны человеческой деятельности, которые не обращены к индивидуальности и творчеству, личному выбору. При наличии выраженного «смыслообразующего» контекста усилий, связанного с возможностью выбора, он подвергается деиндивидуализации, упрощению и усреднению. «Тайна» («секрет») выступает как организующий принцип монологической интеракции: состязание в условиях коакции и «страх сцены» берут начало в тайне «другого» и индуцируемой присутствием «другого» как «тайны» тенденции к защите собственного «я». Монолог связан с двумя состояниями: либо взаимный антагонизм и недоверие, проявляющиеся во вражде и соперничестве, в тенденции управления впечатлениями, либо объединение для совместной манипуляции третьим «другим». Сплоченные и устойчивые сообщества характеризуются, как правило, высоким уровнем согласия суждений, позиций, мотивов и ценностных ориентаций, они оперативно вырабатывают единые, стереотипные представления о каждом из членов своей группы и других групп, причастных к жизни своей группы. Тождество как «единство» ценностных ориентаций и иных диспозиций – внешняя сторона групповой организации, внутренняя сторона – общность секретов или «тайн», к которым не допускаются не только люди со стороны, но и даже некоторые члены группы: иначе жизнь группы - ее «игровое ядро – было бы разрушено. Всякая же игра, как полагает Й. Хейзинга, исключительна и обособлена, что проявляется “в таинственности, которой игра любит себя окружать… Это игра для нас, а не для других”» [17, с. 23]. Монологическая интеракция – это объединение через общность секрета, поэтому она имеет два полюса – соперничество и сообщничество: взаимную антагонистическую манипуляцию и договор о совместной манипуляции «третьими лицами». При этом изучение «игрового ядра» затруднительно: тайна – то, о чем люди молчат; выдать ее – совершить предательство. Тайны не исследуются, а – расследуются, в том числе, социометрическими методами, которые могут указать как хранителей групповых секретов («сообщество посвященных»), так и «непосвященных» при этом содержание тайн и секретов остается закрытым: респонденты вполне открыто могут избегать контактов с исследователем, особенно там, где он настойчиво касается «тайных» тем. Их реконструкция, таким образом, может идти от «обратного»: темы, которые избегают, указывают путь к содержанию «игрового ядра» группы.

Диалогические интеракции осуществляются вокруг предметных задач и приглашают к партнерству. Если рассматривать типы интеракции, то партнерство выступает как верховная ступень объединения индивидуальных усилий. В подлинном диалоге хранителем тайн являются не люди, а предметный мир: тайна – не то, что скрывается, а то, что скрыто, что-то непознанное, таящееся в части мира, которая приковала к себе внимание общающихся, партнеров. Партнерство – открытая система взаимодействий, ее поведение может быть противопоставлено другим системам и пониматься как враждебное и конкурентное, но внутри оно таким не является: партнерство есть объединение индивидуальных усилий совместного самовыражения. Если сообщники заняты совершенствованием самоподачи (как актерская труппа, разыгрывающая спектакль, в котором люди помогают друг другу кем-то притвориться и на кого-то повлиять), то в партнерских взаимоотношениях наблюдается максимизация самоотдачи, забота о реализации внутреннего потенциала каждого из участников. Однако в реальном партнерстве неизбежна доля сообщничества и один из типичных секретов: завышение оценки «своих» и занижение «чужих». Таким образом, сообщничество рассчитано на повышение индивидуальных оценок личности, а партнерство – на развитие и совершенствование самой личности. Сообщники «отпускают» друг другу промахи и грехи, а партнеры ориентированы на конструктивное решение проблем и взаимопомощь.

Таким образом, в обществе есть три основных типа взаимодействия [15]. В основе первого из – «коакция» – объединение индивидуальных усилий, при котором «каждый играет за себя», храня свои индивидуальные «тайны», даже если решает стереотипную, стандартную задачу, действует и живет как и все. В плане взаимодействия коактирующщие только соперничают. «Засекреченность» индивидуальных проблем и задач – одна из важнейших особенностей социального бытия большинства людей: люди открывают окружающим меньше, чем знают о себе и мире, предпочитая решать свои задачи и проблемы без партнеров и сообщников. Даже сообщники часто не до конца «посвещаются» людьми, например, в интимные, особо секретные, детали. Поэтому вся психотерапия, в частности, направлена на раскрытие и избавление человека от индивидуальных тайн, которые человек, чтобы «не проболтаться» и поделиться с другими, скрывает даже от самого себя. Однако ситуации исповеди и институт исповеди имеют универсальный характер: а жизнь «сделавшего самого себя», «одинокого рейнджера» долго человека не вдохновляет. Искушение и потребность доверить свои тайны другим обычно борется со страхом разоблачения, страхом негативной оценки [6]. Второй тип взаимодействия, монологический, включает объединение индивидуальных усилий, подчиненное мотиву соперничества: объединения с одними людьми ради противостояния другим. Такое объединение подчас еще больше обособляет, изолирует индивида от «остального мира». Третий тип взаимодействия – партнерство. Оно включает объединение в сообщество без противопоставления иным людям и сообществам. Идеальное партнерство –реальное членство индивида в сообществе «люди», не знающее разделяющих границ – возрастных, половых, этнических, политических, профессиональных, семейных, экономических, религиозных и т.д. Партнерство – осознанное соучастие в жизни человечества, состояние субъекта общения и деятельности, характеризующееся готовностью и способностью к совместной самоотдаче. Матрица объединения индивидуальных усилий диалога или полилога имеет встроенный механизм «рассекречивания»: в ее структуре не предусмотрено место для «хранителя тайн», и любой человек может и должен открыть (передать) информацию любому из членов группы, а многочисленные «непродуктивные» контакты помогают скоординировать группу. В монологической, централизованной сети информация «стекается» к центру, где свершается «таинство» решения, при котором решение принимает субъект, чьи способности, знания и навыки далеко не всегда соответствуют уровню сложности и типу задачи. Поэтому полилогические, децентрализованные сети превосходят в скорости и качестве решений монологические.

Что касается динамики общения, то важно, что интеграция включает выбор между доверием или защитой [15]. Общение начинается со встречи, в процессе встречи монологическая установка проявляется в защитных тенденциях, в стремлении к уходу и сокрытию, диалогическая – в доверии, стремлении к встрече и самораскрытию. Монолог как «овеществление действительности» при овеществлении другого, противостоящего субъекта – «палка о двух концах»: 1) субъект якобы упрощает задачу контакта, проигнорировав реальные возможности (степени свободы) другого и сведя их к привычному для себя «вееру» альтернатив, обретает уверенность и субъективную свободу выбора поступков в общении с ним; 2) лишив другого одухотворенности, субъект лишает себя возможности видеть в нем близкое существо, возникает отчуждение, при котором другой становится чужим и даже менее предсказуемым, чем был до «превращения» в объект. Поэтому встреча с субъектом, превращенным в «безгласный» объект, вселяет порой значительную панику, заставляет принять меры к самообороне. Готовность к интеграции выступает как готовность дать отпор, а перспектива интеграции – противоборство и, в перспективе, разъединение. Монологическая установка содержит мотивацию сближения/избегания. Это иллюстрируют результаты исследований «персонального пространства»: стремясь к установлению контакта с другими, индивид одновременно создает вокруг себя невидимую, но ощутимую границу, которая может быть осмыслена через: а) указание на предмет, ради которого они воздвигнуты (что защищается); б) выявление опасностей, угрожающих этому предмету (от чего защищаются); в) описание средств, которыми при этом пользуются (чем защищаются); г) изучение стратегий, к которым при этом обращаются (как защищается). Обычно это – забота о лице, «персоне», «Я-концепции», амбициях и скрытых под ними тайнах. Главный источник опасности для «Я» – его собственные суждения о другом человеке и их связь с суждениями о нем другого. Монологическая установка – источник социальных сравнений и фрустраций, вызванных неудавшимися сравнениями с другими, а также защит от фрустраций и иных «опасных потрясений», обычно через ролевую защиту, полемику и/или уход. Социальная роль, полемика («псевдодискутирование» и уход как выход из общения) – основные средства защиты в ситуациях межличностного общения.

В качестве стратегий защиты используются «шапка-невидимка», фатическое общение как «ни о чем» (ритуальные элементы коммуникации в примитивных культурах, не несущие никакой информации, кроме оповещения о самом контакте) [4, с. 157–176] и доминативная (от слова «доминация» – превосходство) стратегия (поиск и доказательство превосходства). 

Диалогическая установка проявляется на этапе интеграции в доверии как диспозиции построения и развития отношений, она включает отказ от защитных стратегий (фатической и доминативной), при этом обнажение «Я» делает «Я» доступным другому и доступным – «Я» другого. Субъект доверяется как личностное целое: признает другого способным понять и признает себя важным, событием для другого, перестает сравнивать себя с ними добровольно, превращает себя в объект для другого: подлинная субъектность, включает превращение в объект, отказ от «Эго» (обычно маскирующего «Я»). Это – доверие как готовность к самораскрытию. Вопреки бихевиористской модели самораскрытие не есть просто правдивый или «откровенный» рассказ о себе, в том числе имитации самораскрытия типа самобичевания и прочих защитных уловок, образующих первый ряд полемических защит «Эго» [1; 2; 10] .

Самораскрытие как «говорение себя» – разносторонний самоотчет о переживаниях (информации), а не просто информации [6; 19]. Диспозиция доверия, реализованная в самораскрытии, связана с разрушением ролевых, полемических и предотвращению защит-уходов. При этом выделяются две основные тенденции реагирования на самораскрытие: желание приблизиться к субъекту самораскрытия и прикоснуться, а также переживание «внезапного» пространственного сближения, своеобразная коррекция пространства и времени бытия, внесенная в монологически отчужденное видение мира людей в результате диалогических связей, доверия [7; 13].

Перцепция в общении включает аспекты, связанные с предубеждением и принятием. При этом людей, которые доверяют и доверяются, партнеры воспринимают иначе, нежели тех, которые встречают их той или иной защитной стратегией. Монолог разворачивается в деформированном пространстве, где царит либо невнимание к другому, его игнорирование, либо, если игнорирование невозможно, сравнение себя с ним и попытка принизить. Последнее предполагает «бдительное», прагматическое внимание, отличное от целостного, безраздельной концентрации – доминанте – на другом как живом и ни с чем не сравнимом субъекте диалога [2; 14]. Диспозиции защиты и доверия определяют формирование различных пространств коммуникации, перцептивные установки относительно другого – предубеждение и принятие. Предубеждение как доминация стереотипа, «картинки в голове», освобождает от необходимости быть внимательным к объекту. Дестереотипизация наступает, когда «картинка в голове» в процессе реального соприкосновения, вследствие возникновения новой связи по типу проблемно-смысловой фокусировки – сосредоточения людей на значимом для них предмете. Совместная деятельность создает возможность этой новой связи, если предмет трудовых усилий имеет для людей высокую ценность и/или составляет для них личную проблему (совместное преодоление трудностей, стоящих на пути достижения личных жизненных целей). Однако принятие как «немотивированная клятва верности» разрушается или не достигается, если переживание ценности другого начинает требовать обоснований, тогда принятие уступает место предубеждению или так и не возникает.

Принятие – отношение требовательное, но требующее соответствия сознания и поведения другого человека не стереотипам и предубеждениям собеседника, а его собственным жизненным ориентирам, сущности: дать другому существу свободу труднее, чем учредить неусыпный контроль. Продукт принятие – подтверждение – достоверности собственного бытия со стороны другого. Потребность в подтверждении является базовой, ее удовлетворение – центральная функция общения. Синдром базового сомнения человека в собственном существовании был отмечен разными исследователями, в частности, Р.Д. Лейнг видел в неподтвержденности индивида (переживании недостоверности собственного бытия) универсальный источник психических нарушений [9]. «Утрата себя» – противоположность подтверждения. Неподтверждение не равнозначно противопоставлению положительной и отрицательной оценки. Подтверждение и неподтверждение утверждают и отрицают не свойства личности, а ее реальность – существование. Оценка, положительная либо отрицательная, несет долю (не)подтверждения, она относится к представлению личности о себе и других; подтверждение и неподтверждение относятся к бытию. М.М. Бахтин говорил об абсолютной эстетической нужде человека в другом, … объединяющей активности другого, которая одна может создать его внешне законченную личность; этой личности не будет, если другой ее не создаст...» [2, с. 34]. В отсутствие другого человек обречен на вечное сомнение по поводу своего бытия. «Вненаходимость» дает возможность «объять» другого как целое, завершенное и значимое [2, с. 34–35]. Понятия принятия и подтверждения – проявления феномена внимания, понятие предубеждения и стереотипа – феномена сравнения. На стадии или в контексте информирования общение выступает как манипуляция или самовыражение [6; 7; 13]. Стереотип является источником ожиданий и таким образом направляет поведение и рождает стремление управлять поведением другого. Защита требует отгородиться от реальности стереотипом, а он требует исправить под стереотип реальность. Манипуляция через ожидание начинает «штамповать» поведение других, помогая подогнать действительность под предубеждения. Особенно важны ролевые ожидания или экспектации (expectations). Ожидание выступает как непреднамеренная манипуляция со стороны субъекта, однако, со временем, манипулятивная стратегия становится почти единственным способом воздействия на сознание и поведение человека. Пример – одностороннее воздействие в «схеме Шеннона»: акт коммуникации включает передачу сообщения от воздействующего (коммуникатора) к воздействуемому (реципиенту) по тому или иному каналу с помощью того или иного кода (языка). Она включает представление о закрытом (защищенном) коммуникаторе и открытом (беззащитном) реципиенте. Коммуникатор находится вне досягаемости, закрыт для воздействий со стороны реципиента, а реципиент принципиально досягаем для коммуникатора и предназначен для воздействий. Ответы реципиента нужны лишь для повышения воздейственности: в лучшем случае учитываются «обратные связи», при которых реципиенту до коммуникатора – его мотивов и техник общения – нет никакого дела [20; 21]. Ожидание безответности и разобщенности (диффузности) аудитории поддерживают ожидания внушаемости. Даже допущение «двухступенчатого потока информации» Д. Каца и П. Лазарсфельда, связанное с пониманием того, что люди усваивают информацию «из вторых рук», от «лидеров мнения» (носителей предубеждений) проблемы не решает [21]. Манипуляция проявляется в стратегии поиска средств выражения для достижения нужного «эффекта». Для субъектов, решающих задачи самовыражения, манипулятивное действие подчас вообще теряет ценность. В теории лингвистической относительности Э. Сепира и Б. Уорфа, работах А.А. Потебни и Л.С. Выготского, У. Мишела язык предполагает «овладение процессами собственного поведения», «развитие высших психических функций», становится средством самовыражения [2; 4; 5; 12; 21]. Монолог – это обращение к другому, с другим, скрывающее его внутреннюю подоплеку Диалог – это обращение к себе, услышанное другим, внутренняя жизнь, озвученная в слове.

Интеграция, соединяющая общение с комплексом человеческой жизнедеятельности, завершает постадийную «развертку» общения. Идеальный случай диалога – «проблемносмысловая фокусировка» – предполагает сосредоточенность независимых субъектов на общем предмете, который составляет для каждого особую проблему и наделен глубоким личностным смыслом. В реальности это – редчайшее состояние «катарсиса» как любовного, «трансперсонального» слияния, переживания безусловного родства, полифоническое созвучие или гармоничное многоголосие. Противоположность ему – псевдообщение как выхолощенная манипулятивная игра, в которой спектакль и соревнование «конкурируют» друг с другом, а имитирующие общение не могут понять не только другого и происходящее с ним, но и себя.

Литература:

  1.   Бандура А. Теория социального научения. – СПб.: Евразия, 2000. – 320 с.
  2.   Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979. – 424 с.
  3.   Берн Э. Игры, в которые играют люди. – М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. – 640 с.
  4.   Буш Г. Диалогика и творчество. – Рига: Авотс, 1985. – 318 с.
  5.   Выготский Л.С. Мышление и речь. – М: Лабиринт, 2001. – 368 с.
  6.   Гоффман Э. Представление себя другим... – М.: ИС РАН, 2004. – 751 с.
  7.   Доценко Е.Л. Психология манипуляции. – М: Че-Ро, 1997. — 344 с.
  8.   Левин К. Теория поля в социальных науках. – СПб.: Речь, 2000. – 368 с.
  9.   Лейнг Р. Расколотое «Я». – СПб.: Белый кролик, Академия, 1995. – 352 с.
  10.   Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. – М.: ПИ, 1975. – 304 с.
  11.   Петровский А.В. Психология и время. – СПб.: Питер, 2007. – 448с.
  12.  Потебня A.A. Слово и миф. – М.: Правда, 1989. – 623 с.
  13.   Скрипкина Т.П. Психология доверия. – М.: ИЦ «Академия», 2000. – 264с.
  14.   Ухтомский А.А. Доминанта. – СПб.: Питер, 2002. – С. 335-391.
  15.   Хараш А.У. Монолог и диалог//Социально-психологическая компетентность. Хрестоматия / Сост. и ред. М.Р. Арпентьевой. – Калуга: КГУ им. К.Э. Циолковского, 2015. – 200 с.
  16.   Хараш А.У. Социально-психологические механизмы коммуникативного воздействия. Дисс. ...канд. психол. наук. – М.: МГУ, 1983. – 33с.
  17.   Хёйзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры. – М.: Прогресс-Традиция, 1997. – 416 с.
  18.   Юнг К.Г. Сознание и бессознательное. – СПб.: УК, 1997. – 544 с.
  19.   Jourard S. Healthy Personality. – N.-J.: Prentice-Hall, 1974. – 380 p.
  20.   Katz D., Lazarsfeld P.F. Personal influence. – N.-Y.: Free Pr., 1955. – 230р.
  21.   Whorf B. L. Language, thought and reality. – N.-Y.: Wiley, 1956.

Количество показов: 845